Валидольно и нитроглицериново!

Да, он валидольный. Я бы даже сказала, что нитроглицериновый. О главном, о нужном и о самом болезненном. Знаете, иногда бывает, что хочется пошумнее и покатасрофичнее, но тут был достигнут предел, край (для меня — точно). Чуть больше напряжения я бы не выдержала. Спектакль – электрическая цепь.

И если что-то не замкнется, то лампочка гореть не будет. Я уже несколько дней пребываю на 220 вольтах.

Плохой спектакль – это вполне себе норма, а хороший – чудо из чудес. Так вот «Оркестр» — чудо.

Театр, наверное, имеет смысл, если он дает возможность зрителю испытать потрясение. Я это получила.И еще театр – дело артельное. Все вовлечены, все старались, все — огромные молодцы. И на этом можно было бы закончить. Получилось, состоялось, срослось. Но надо же как-то поподробнее. Бог – в деталях. Ну, и давайте ближе к Богу.

Вы знаете, что в средневековье молодое вино ценилось гораздо больше старого, пролежавшего долгое время? Возможно, это как-то связано с тем, что вино все-таки имеет дезинфицирующие свойства, а тогда было много эпидемий… Не берусь дать точный ответ, могу лишь предполагать. Но сейчас иные времена, и ценится вино за старость, за полноту и глубину вкуса, которые с годами только усиливаются, за тонкость и изысканность ароматов, за «опыт» и возраст, позволяющий говорить о «мудрости» напитка… Я думаю, что пьеса Ануя очень сильно похожа на коллекционное вино высочайшего качества: она с годами только обрастает оттенками и смыслами, которые все больше и больше соответствуют тому, что мы видим вокруг.

И от зрителя она, пьеса, требует тонкости хорошего сомелье…

Но это пьеса, а спектакль – отдельное произведение искусства, он не должен копировать оригинал; все его выпендрежные штуки, штучки и штучечки обязаны быть не самоцелью, а ЧЕМ-ТО ЗАЧЕМ-ТО необходимым. Эксперименты нуждаются в художественной обоснованности, иначе они мишура. И ничего больше. В «Оркестре» все было в тему! До мизинчиков, до деталек, до мельчайших мелочей.

Московский режиссер Александр Федоров сумел главное: он сохранил уникально аристократическое отношение к происходящему на сцене и построил спектакль на тончайших вибрациях. Честно сказать, я впервые в интерпретации А.Федорова увидела, что пьеса Ж.Ануя очень русская по своей сути. В ней представлены в основном женские судьбы, и я постоянно думала о знакомых со школьной поры бедный Лизах; Татьянах Лариных, предпочитавших долг и самоуспокоение; Простаковых и Кабановых, тираншах, душивших вокруг все живое; Сонях Мармеладовых, почти святых, несмотря ни на что… Реже всего в русской культуре встречаются Маши Мироновы, героини «Капитанской дочки» А.Пушкина, вполне счастливые в женской своей реализации…  И у Ануя в федоровском решении – то же самое. Очень странно все-таки, что «Оркестр» написал француз. Или у них всё так же, как у нас?..

Судьбы, судьбы, судьбы… Женские, страшные, жуткие. У одной 90-летняя полусумасшедшая мать, требующая ухода; у другой ребенок в приюте; третья не хочет стареть… Все несчастны!

Каждый герой спектакля – закрытый на себе мир, ощущающий конец света.

Но есть что-то общее в их жизнях: недовольство мужчинами, без которых, похоже, их гармония состояться не может в принципе. Почему? Потому что сознание выполненного долга и даже почти святости не способно принести женщине удовлетворение: она предназначена для реализации в другом. И незнание этого простого факта – главная женская ошибка.

Видно, что ставили спектакль Мастера. В самом булкаговском смысле этого слова (вместе с сопутствующими сомнениями в том, сверху или снизу к ним приходило вдохновение).

Мне кажется, что режиссерская профессия – это не необходимость «дотворить» до самого конца, а способность замутить такую атмосферу, в которой творят все: художники, актеры, музыканты и осветители. И это явно получилось, несмотря на то, что создатели спектакля бывали во Владикавказе часто, но очень  коротко.

Спектакль труден для актеров не только психологически, но и чисто физически: приходится постоянно активно двигаться, танцевать, шевелить ручками и ножками, соблюдая заданный ритм (Э.Бестаева даже до крови коленки разбила на премьере)… В тренажерные залы участникам постановки можно больше не ходить: хорошие фигуры обеспечены усилиями Майрбека Матаева, хореографа, балетмейстера, пластиографа с таким количеством регалий, что их перечисление зачеркнуло бы мою статью: она оказалась бы длинной, как сказки «Тысячи и одной ночи».

Любой истинный художник работает частично или полностью «животом», интуицией. В этом смысле Матаева превзойти невозможно.

На сцене постоянно все двигалось, шевелилось и перемещалось, хотя пьеса, по большому счету, достаточно статична, даже скучновата в этом смысле.

Не тут-то было! С Майрбеком отдыхать и стоять по стойке «смирно» никому явно не приходилось. Тиран! Самосожженец! Весь такой ртутно-изменчивый. И от актеров требует того же.

А какие есть жесты! Умопомрачительные. Игра скрипичным смычком по волосам, нежнейшая по исполнению эротическая сцена межу пианистом и Сюзанной, когда ничего не происходит, но все случается…

Непревзойденным по качеству не могу не назвать музыкальное сопровождение. Вкус – отменный, утонченный.  Отдельный респект тем, кто подбирал музыку. В программе обозначен Алексей Демин. Но я почему-то думаю, что и режиссер, и пластиограф приложили к этому руку. Она ощущается. И роль звука, который издает бачок унитаза при смывании, в шумовой атмосфере «Оркестра» нельзя переоценить.

Художник-постановщик – Алина Алимова. Тут следуют бурные и очень продолжительные аплодисменты. Всё крайне лаконично, но всё работает на двести процентов, всё просто ПАШЕТ изо всех сил. А за кукольную мать одной из героинь отдельное «браво». Дочь-кукла – этот как-то предсказуемо, но мать… И она, кукла-мать, так «сыграла»! В конце эпизода ее руки волочились по земле трогательно и жалко до слез. Скажите мне, если кто-то знает: как такое можно придумать вообще?!

Актриса, которой  досталась роль Патриции (З.Бестаева) смогла на сцене показать, как любовь прямо на глазах у зрителей превращается в ненависть, а потом обратно. И так это было больно! А жест, когда дочь будто хочет накормить свою умирающую мать грудью, просто ошеломил: сердце отказывалось оставаться внутри, норовило выскочить наружу и громко заявляло о невозможности это пережить.

Героиня по имени Памела (Э.Бестаева) тоже «сделана» на грани нервного срыва.

Девочки, как же вы это себе позволяете? Почему не жалеете ни себя, ни нас? Вдребезги же, ей Богу!

Есть такие очень органично схваченные моменты, которые удивляют: например, только женщины, как известно по исследованиям психологов, могут говорить все одновременно и слышать при этом коллег по беседе, и это не сцене представлено. Особенно хорошо такое разговорное месиво получилось у А.Ишковой и М.Вьючной. Разговоры ни о чем. Лишь бы говорить, чтобы не слышать той беды, которая внутри поселилась.

Гвоздем программы был, конечно, фееричный индийский танец, исполненный А.Ишковой и М.Вьючной. Они будто пели своими телами о поиске радости и красоты, я бы назвала  это словом «отрывались». Ух, какие!

Наталья Серегина сыграла женщину в стиле «танго». И ее фразочка («Соскочила») о руке, соскользнувшей на ягодицы единственного в пьесе мужчины, останется со мной навсегда. Как она выдерживала ритм спектакля, не берусь сказать, но она такой смелый человек, что просто волосы дыбом. Не побоялась быть на сцене отрицательной, нагловатой, смешной, жалкой… И так это все ярко, отточено, дерзко. И, что важно, видно, что за всей этой нарочитой её сексуальностью стоит трагическая, такая бабья, что ли, простая и обыкновенная недолюбленность, недоласканность… А за этим еще что-то, а там еще! Глубины и высоты. Видно всё, не видно только ни дна, ни потолка. Ее Величество Актриса. Браво!

Что касается единственного мужчины, то это типичный герой Достоевского. А в исполнении Стаса Кибилова эта литературная составляющая персонажа удваивается, если не утраивается (еще не видела вариант с А.Цаллаевым, обещаю исправиться). Пианист получился очень сложным. То какой-то почти огненный темперамент, то жутковатая неестественная улыбочка (кстати, этот прием в массовом исполнении всех, кто был на сцене, просто офигенен), то реально клоунские в самом что ни на есть философском смысле этого слова проявления…

Стас каким-то образом в последнее время постоянно пробивает собственные «потолки», куда-то все взлетает и взлетает. Не зря его герой говорит о «высоко поднятой голове»… Но большую часть спектакля его пианист проводит, вжав голову в плечи, скукожившись почти, и его растрепанный чуб выглядит каким-то униженным… Ссорящиеся из-за него женщины показывают друг другу отсутствие у него живота, а он терпит, страдает и молчит. Зато после «Кубинской неги» он Нерон, Тиберий, Наполеон, перед которым женщины «сами собой в штабеля укладываются», их можно даже казнить, если захочется… Причем, всех подряд, без разбора!

Латиноамериканский танец для героя в исполнении Стаса Кибилова – дионисийное явление, попытка вернуть миру всё своё недовольство им: пусть мир тоже получит по заслугам.

Психологически и телесно этот тип мужчин, вполне распространенный в наше время, показан Стасом безупречно.

Пианист был сложен, как чудное животное, выдержанное в хорошей породе, — очень ловкое, красивое, достойное любования и не позволяющее никому себя затмить. Когда Стас что-то делал на сцене, то отвлекаться от него не получалось. Все это было очень выразительно, по-настоящему.

Настя Алехина. Ах, хороша. Так хороша! Истеричных особ играть сложно, как в жизни, так и на сцене. А ее Сюзанна оказалась такой подлинной. То женский шантаж, доходящий до предложения мужчине умереть вместе, то трагизм, то неожиданно показанное на сцене посмертное счастье.

И вечный конфликт между тем, что ей хочется быть таинственной, загадочной и неотразимой, а ему просто хочется… И это до такой степени разные уровни, несопоставимые языки, что гармонии в принципе не может быть.

Настя удивительно поет!

Но и не это главное. В конце она красивая, раскованная, гениально свободная, но уже не на этом, а на ТОМ свете, после выстрела в висок. Неужели так всё и есть? Неужели только после «танца изъятых из груди сердец» мы сможем освободиться?  (И, кстати, опять очень русская аналогия с Данко, хотя речь в спектакле совсем о другом).

В жизни вынуть свои сердца мы не способны, а потому не сможем оторваться от привязанностей, даже тягучих и утомительных; от любовей, часто приносящих только несчастья; от дружб «ненужных».

«Эй, кто-нибудь, приди, нарушь чужих людей соединенность и разобщенность близких душ…» Неужели это случится только после ухода? Только ТАМ, где сердца нам уже не понадобятся?

Мы часто чувствуем себя заброшенными, оставленными Богом. И почему-то считается, что помочь может плоское и бессмысленное веселье. Но нет! Не поможет, а только отвлечет на время. Спасет же только понимание, что кому-то тоже больно, как тебе, по тому же поводу, что и тебе. И такое понимание может дать театр. Знать, что другие могут испытывать то, что испытываешь ты, что у других болит там, где болит у тебя, — это и есть свет, катарсис и воля Господа а реальной нашей повседневной рутине.

И есть еще понимание, что что-то подобное было всегда… Это ужас, и это утешение одновременно.

Интересно теперь, только я так думаю или у меня есть «содумщики», «соболельщики» и «сопереживатели»?

Автор: Людмила Белоус
Оригинал статьи. Сайт "Градус Осетии".

Вам может понравиться

Вся афиша

16+

28 ноября в 18:00, Малая сцена

За закрытыми дверями

Купить билет

12+

Драма

3 ноября в 18:00, Основная сцена

Сотворившая чудо

Купить билет

16+

17 ноября в 18:00, Основная сцена

Любовные игры Сары и Элеоноры

Купить билет