Жить, умереть и навсегда возродиться в вечности – задача архисложная и подвластна лишь мастеру. Народная артистка Северной Осетии Анжелика Тер-Давидянц по-настоящему талантлива. С ее природными данными, великолепной театральной школой и богатейшим опытом она может сыграть все что угодно. Но каково изобразить… актрису, что ей представилось сделать в спектакле Ники Квижинадзе «Белый танец для любимой актрисы»? Это как вывернуть нутро наизнанку, обнажить перед всем зрительным залом свои потаенные чувства. Не изобразить героиню, а прожить саму себя. – Анжелика, не будет преувеличением сказать, что спектакль Ники Квижинадзе – это как еще одно восхождение всего коллектива Русского академического театра на новую ступень, на новый уровень мастерства. От таких результатов захватывает дух. Это и большая ответственность: ниже-то уже нельзя. Безусловно, это ваша звездная роль. А как вы с ней «встретились»? – Сама не понимаю. Роль «упала» совершенно неожиданно. Как потом мне стало известно, что автор пьесы – драматург и режиссер Ника Квижинадзе –проездом из Москвы на свою малую родину Тбилиси остановился во Владикавказе и зашел в театр. Мы только что вернулись с гастролей в Армению. Буквально на следующий день после приезда мне позвонили из театра, чтобы пригласить для ознакомления с материалом. Вердикт директора театра Владимира Уварова был такой: «Если актрису заинтересует, то ставим». Я стала читать с листа вслух, и с первых двух-трех фраз мне уже было интересно, а что дальше, хотя и старалась читать нейтрально. Язык, которым написана пьеса, как будто сам тебя ведет. Помнишь, «Ну долго мне еще ждать?.. Я думала, вы про меня забыли… Куда встать? А я разве стою не по центру?» и т.д. И я уже вижу диалог с залом. Но когда дошла до слов: «Я ухожу из театра. Ты не свет, а беспросветная тьма. Слышишь?», безучастно все это произносить не могла. У меня была такая история в жизни. Сердце забилось. – Но ведь автор неоднократно подчеркивал, что это некий обобщенный образ. И до вас эту роль сыграли уже несколько актрис. – Знаю, и я даже посмотрела эти спектакли по интернету, чтобы узнать, а про что они играют. – Просмотры не сбивают на подражание? – Нисколько. Во-первых, повторить невозможно, но, главное, это же не я. У меня моя история, моя психофизика, мой эмоциональный багаж. Я пытаюсь понять, про что они поставили. Например, про грусть-тоску. Нет, меня это не устраивает. Я хочу, чтобы зритель удивлялся, изумлялся, ждал продолжения. Даже когда я играла в «Трамвае «Желание» соседку сестры Юнис, которая в некоторых постановках вообще в «тени» главных героев, решила, что Юнис не будет на десятом плане, и режиссер Владислав Константинов меня в этом поддержал. «Я от горечи целую тех, кто молод и хорош…». Вот и от горечи, почему не я Бланш… – Хотелось бы сыграть Бланш? – Конечно. Глупо обманывать саму себя. Я и репетиции слушала. Но режиссер выбрал Наталью Серегину, сказав при этом: «Я бы давно поставил Теннесси Уильямса в других театрах, но там не было Бланш». Это обезоруживает наповал. И начала думать, а что ей надо, этой Юнис? Ничего у нее там нет, а актерская задача – сделать даже маленькую роль живой. Константинов придумал мне лишние выходы на сцену. И мы с ним нашли нужный акцент: Юнис – ангел-хранитель этой семьи. Но тут выясняется, что именно она вызвала Бланш этих «палачей». И опять поворот – нужны новые краски – почему она это сделала? Что у нее происходит в жизни, пока ее нет на сцене? В общем, целая история. – Всему свое время, и большая роль нашла вас сама. Причем такая, где никак не спрячешься за партнеров и массовку. – Вот это и есть проверка на актерство. Если ты актриса, а не просто человек, работающий в театре, то ты должна это сделать. Тем более, когда такая роль. Я «пропускала» этот огромный текст через себя, умирала, попросту выбивалась из сил в каждой сцене. Испугалась, что отвыкла от масштабных ролей, потому что даже физически не могла дойти до конца. Первый акт – очень насыщенный, очень трудный. Пока текст еще не твой, ты пытаешься его «жить»: все слова важные. Облегчение приходит с осознанием того, что текст наконец-то твой и давить так не нужно, иначе тебя просто не хватит. И зритель не воспримет. Да, он будет переживать, плакать, а с чем он уйдет? Надо облегчать. Помогал режиссер. Помогала музыка пробираться через толщу текста. Зачем моя героиня пришла на кастинг? Умирать? Ведь она не может подавить театр в себе. Он больше жизни, больше нее. Это настоящая любовь. И актриса требует любви к себе, хотя бы робким неслышным вопросом: «Я тебе нужна?» И потом уже с агрессивной от отчаянья уверенностью: «Ты меня любишь, и ты мне в этом признаешься». Она пригласила его на белый танец, и театр ответил ей взаимностью. И танец уже не ради танца, это взлет, счастье, от которого можно и умереть. – Когда заканчивается спектакль, что чувствуете? – Наверное, это мое день рождения, когда зритель встает в едином порыве. А потом восторг. Я лечу, как летят эти качели. И слезы могут пойти от счастья, но я держусь: я уже взрослая девочка. А раньше рыдала на сцене. Всматриваюсь в лица, непередаваемое ощущение. – Анжелика, а вы после спектакля можете «вернуться в себя»? Вы не сливаетесь с тем образом, который создаете? – Нет. Мне кажется, нет. У меня есть опыт, помогающий отделять роль от реальной жизни. Иначе я не смогу работать дальше. Моя героиня рядом, но не внутри. – Драматург и режиссер Ника Квижинадзе – мужчина говорит от лица женщины… – Да, но очень чувствуется «женская рука», причем рука сильной женщины. Ему же помогала сестра. Мужчина так хлестко и одновременно просто говорить не умеет. Столько тонкого «вкусного» юмора. За всей историей стоит женщина. – Считаю, что безмолвные партнеры в лице мимов – великолепная находка автора. А вам они помогали или наоборот мешали? – Очень помогали, но процесс репетиций был долгим и мучительным. Пока найдутся нужные поза, жест, пока они соединятся с моим текстом…А теперь, когда все это перетекает из одного в другое, у меня иногда бегут мурашки. Я ведь по пьесе, по замыслу их не вижу. В других театральных версиях они вообще неживые – статуи. И вдруг – резкий жест от «мертвой» фигуры. Шок. Это тоже работает, но у нас по-другому. Режиссер загружал ребят Настю и Николауса (Анастасия Романова и Николаус Мавроматидис – актеры Русского академического театра имени Е. Вахтангова) актерскими задачами. Маски – спутники жизни Актрисы. – Что-то меняется от спектакля к спектаклю? Что приходит и что уходит? – Приходит: ой, что-то я недоделала. Куда-то меня завела эмоция. Или наоборот разум. Прокручиваю в голове весь спектакль. На одном из показов было ощущение неуютности, не было какого – то взлета. Хотя и не считаю своей задачей постановку жирной точки. Анализируя, поняла, что аванс – показ прошел в настроении несдержанности, полной отвязности и поэтому получился. Второй был разумный, я пыталась понять, как мне его играть дальше. С чем я буду выходить к зрителю? – Может, давило то, что спектакль – официальная премьера? – И это тоже. Я была «запугана» комплиментами, преднамеренным ожиданием какого-то чуда. Ой, что же делать? А что я делала. Вдруг мне показалось, что я не помню половины текста. Это страшно: я же его знала. Я думала о тексте, и поэтому получился разумный спектакль. Убило то, что когда мы выходим в полной темноте в начале второго акта, в зале «горели» телефоны. И их экраны освещали даже сцену. А вот на следующий день этого не было. – У вас давно не было главной роли на большой сцене – Года три…Последняя в спектакле «Как боги». – И как? Терпеливо ждать? А если нет ролей? Или не дают? – А знаете, какая любовь к театру? Это как наркотик. Даже от маленькой роли получаешь удовольствие. Если у тебя были большие роли, ты знаешь, что это такое. А если не было? В душе завидуешь тем, у кого они есть. Но у человека, актрисы не должно быть ощущения, что он – только актер эпизода. Иначе он и эпизод не сыграет. – Как справляетесь с возрастом? Хочется же играть молодых? – Еще больше хочется. Ведь внутри я стала еще моложе. И даже последний спектакль на меня повлиял. Моя героиня стареет, а я молодею. – Но Джульетта же ушла безвозвратно? – Ну и что? Ну внутри-то я же могу. Как у Тэфи «Сознание своей собственной элегантности придало ей смелости и веселья». В любом возрасте приятней общаться с позитивным человеком, чем с тем, который воет, что у него все болит и ему уже столько лет. – А что бы хотели сыграть? – Много чего, но больше всего – Марию Стюарт. Одно время, лет 10 назад, Попов собирался ставить, и даже было распределение ролей. Я – Мария. Очень боялась тогда. Потом что-то поменялось. Отложили, и так она ушла. Я бы сейчас очень хотела. Я пересмотрела про нее все фильмы, какие есть. Так классно. В этом спектакле есть фрагмент о Стюарт. И я должна была понимать, о чем она говорит. Зритель видит, когда текст ничего в себе не несет. Просто исполнение монолога даже с эмоциями публику не тронет. Каждое слово надо «пережить». ВРЕЗ 1: Когда заканчивается спектакль и зритель встает в едином порыве, наверное, это мое день рожденья. А потом восторг. Я лечу, как летят эти качели. И слезы могут пойти от счастья, но я держусь: я уже взрослая девочка. А раньше рыдала на сцене. Всматриваюсь в лица, непередаваемое ощущение. ВРЕЗ 2: А знаете, какая любовь к театру? Это как наркотик. Даже от маленькой роли получаешь удовольствие. Если у тебя были большие роли, ты знаешь, что это такое. А если не было? В душе завидуешь тем, у кого они есть. Но у человека, актрисы не должно быть ощущения, что он – только актер эпизода. Иначе он и эпизод не сыграет. Тамара БУНТУРИ
